Неточные совпадения
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная:
на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка,
на которую бы
взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Стоит
взглянуть на него в русской
церкви, когда, прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься…
Отчего по ночам, не надеясь
на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами
на бумажке: «Илья», бежала в
церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась
на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла
на рынок и с боязнью возвращалась домой,
взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
— Ее история перестает быть тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна с горечью. — Я сначала не поняла, отчего в воскресенье, в
церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я
взглянула кругом — у всех
на лицах одно: «Что Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
В продолжение этого времени в
церковь пришли две молоденькие девушки, очень хорошенькие собой; они сейчас же почти
на первого
на Павла
взглянули как-то необыкновенно внимательно и несколько даже лукаво.
Проходя мимо
церкви, в которой отпевали покойника, он продирался сквозь толпу
взглянуть мертвому в лицо и потом шел провожать его
на кладбище.
Старик
взглянул на него испытующим взором, насколько позволяли его добродушные глаза, и, не говоря ни слова, повел его через обширный двор к низкой, одноглавой
церкви.
Притом он чувствовал себя усталым — и,
взглянув в последний раз
на церковь св.
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка
взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены,
на маленькие решетчатые окна,
на крест, блестевший
на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божией Матери, он ходил с мамашей в острожную
церковь на престольный праздник; а еще ранее,
на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину; арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик
на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви в
церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни
взгляни…
На тебе грош, а ты мне пятак положь… Так и все морочат глаза друг другу да оправданья себе друг у друга ищут. А по-моему — согрешил вольно или невольно, ну и — подставляй шею…
Но наш гусарской ротмистр проехал весьма хладнокровно мимо ветхой
церкви, построенной, вероятно, прежде царя Алексея Михайловича, и,
взглянув нечаянно
на одно полуразвалившееся здание, сказал: «Кой черт! что это за смешной амбар!..» — «Злодей! — вскричал бы какой-нибудь антикварий.
На пестрых главах
церкви Николы Мирликийского собралась стая галок и оглушительно кричала. Бурмистров
взглянул на них, глубоко вздыхая.
Маня опять стала пить воду. Он
взглянул на ее шею, полные плечи и грудь и вспомнил слово, которое когда-то в
церкви сказал бригадный генерал: розан.
«В
церкви было очень тесно и шумно, и раз даже кто-то вскрикнул, и протоиерей, венчавший меня и Манюсю,
взглянул через очки
на толпу и сказал сурово...
Он дико
взглянул и протер глаза. Но она точно уже не лежит, а сидит в своем гробе. Он отвел глаза свои и опять с ужасом обратил
на гроб. Она встала… идет по
церкви с закрытыми глазами, беспрестанно расправляя руки, как бы желая поймать кого-нибудь.
Говорили, что ей едва минуло шестнадцать лет.
Взглянув внимательно
на жениха, я вдруг узнал в нем Юлиана Мастаковича, которого не видел ровно пять лет. Я поглядел
на нее… Боже мой! Я стал протесняться скорее из
церкви. В толпе толковали, что невеста богата, что у невесты пятьсот тысяч приданого… и
на сколько-то тряпками…
На другой день рано утром, когда в барском доме еще спали, Степан надел свою старую одежу и пошел в деревню. Звонили к обедне. Утро было воскресное, светлое, веселое — только бы жить да радоваться! Степан прошел мимо
церкви,
взглянул тупо
на колокольню и зашагал к кабаку. Кабак открывается, к несчастью, раньше, чем
церковь. Когда он вошел в кабак, у прилавка уже торчали пьющие.
— Пустынники, чтобы приучить себя к смерти, спали в гробу: пусть для вас Мария будет этим гробом, и, когда вам захочется сходить в
церковь, поцеловать женщину или протянуть руку другу,
взгляните на Марию и вспомните ее отца, Фому Магнуса.
«У Николая-чудотворца», — тотчас подумал Теркин и стал прислушиваться. Пробило двенадцать. И этот звон часов навеял
на него настроение сродни тому, с каким он сидел в Гефсимании
на ступеньках старой деревянной
церкви… Захотелось помириться с родным селом, потянуло
на порядок,
взглянуть на домишко Теркиных, если он еще не развалился.
Архиепископ, молча, не
взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму Святой Софии, помолился у золотых врат [Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся
на западной стороне
церкви, — знаменитая древняя редкость, сохранившаяся до последний дней.] его.
На людях ее никогда не видали, и потому теперь, когда она с своею англичанкою показалась в
церкви, где отпевали Сашу, —
на нее все
взглянули, и всякий потеснился, и им двум нашлось место. Даже толпа будто сама их придвинула вперед, чтобы посмотреть
на них. Но высшим велением угодно было, чтобы ничто постороннее не отвлекало общего внимания от того, что ближе касалось бедного Саши.
Слуга напомнил, что пора к обедне. В самом деле, она началась, и Волынская, бросив еще взгляд
на бугор, где, казалось, почивало существо, для нее бесценное, шатаясь, побрела с своим младенцем в
церковь. Там дьячок читал уж апостол. Кроме двух, трех старух, богомольцев никого не было. Невольно
взглянул чтец
на пришедших… и что ж? он смешался… голос его начал прерываться более и более, наконец слезы задушили его.
Опустившись
на стоящий возле постели стул, молодая Салтыкова
взглянула на часы. Они показывали четверть одиннадцатого. До съезда приглашенных быть свидетелями при завещании и прибытии священника
церкви Николая Явленного — духовника генеральши, оставалось даже менее двух часов. Кто-нибудь мог приехать и ранее.
Архиепископ, молча, не
взглянув на народ, не удостоив его благословения и не допустив приложиться к Животворящему Кресту, прошел к соборному храму св. Софии, помолился у золотых ворот его. Так называются медные, вызолоченные ворота, по народному преданию, вывезенные из Корсуни или Херсонеса, — они находятся
на западной стороне
церкви, — знаменитая древняя редкость, сохранившаяся до последних дней.
В
церкви темнело — буро-синей беспокойной темнотою затмившегося дня, и все почувствовали ее, но долго не замечали глазом. И только те, кто неотступно смотрел
на дружеские листья клена, видели, как позади их выползало что-то чугунно-серое, лохматое,
взглянуло в
церковь мертвыми очами и поползло выше, к кресту.